Лет в 12-13 я наткнулась на этот рассказ, я еще не знала, на кого пойду учиться, он меня особо и не вдохновил. Но, вот спустя много лет, вспомнился, так как оказалась точь в точь в такой ситуации.
Промышленные микробы
Уже давно мы так живём. А всё потому, что мама делает науку: будет защищать звание кандидата.
Делать науку помогают: папа Серёжа (это Серёжа-старший), сын Серёжа (это Серёжа-младший) и ещё дочка Витаська.
Мамина наука называется: «Микробы в промышленности». Кому ни скажешь — удивляются. А даже Витаське известно, что есть микробы-враги, от которых все болеют, и микробы-друзья, от которых сплошная польза. Они готовят простоквашу, сыр, пиво, лекарства.
Когда утром разносчик молока звонит в квартиру, дверь открывает Серёжа-старший. Мамы нет, она уже в своей лаборатории, где в пробирках и колбах растут промышленные микробы.
Серёжа-старший, заспанный и усталый, покупает кефир. Всю ночь он проверял в маминой науке фамилии учёных и цифры: вдруг машинистка что-нибудь перепутала! А мама всю ночь сочиняла автореферат, который нужно сдать в типографию. Разносчик сочувственно вздыхает. Он носит молоко и кефир в наш дом не первый год и всё про всех знает.
— Тяжело?
— Да, — кивает Серёжа-старший и кричит: — Серёжка! (Это он зовёт Серёжу-младшего.) Деньги!
Серёжа-младший, правда, не всю ночь, а только половину ночи сортировал по номерам фотокарточки микробов. В трусах и тоже заспанный, он бродит по комнате среди маминой науки, разложенной на полу и на столе, «черновиков» и «беловиков». Трогать ничего нельзя, потому что потом не найдёшь. Проваливаются как сквозь землю. Недавно провалилась цитата. Мама принесла её из библиотеки, выписала из журнала. Но сейчас провалился кошелёк. Невозможно найти. Серёжа-старший с грохотом ставит на кухне бутылки, идёт на подмогу.
Просыпается Витаська. Тоже бродит по комнате. Спотыкается о банки с клеем и красками.
Кошелёк никому найти не удаётся. Зато нашли цитату. Обидно, что мама ходила за ней в библиотеку второй раз.
— Завтра заплатите, — говорит разносчик молока.
— Спасибо.
— Мы готовимся в кандидаты наук, — говорит Витаська.
— Понимаю.
Разносчик ещё раз сочувствует и уходит.
Серёжа-старший отправляется умываться.
Потом Серёжа-младший отправляется умываться.
Потом Витаська. Витаську долго трут полотенцем. Она в разноцветной туши: рисовали графики почвенных грибков и ей доверили чистить перья.
Серёжа-младший будет сегодня завтракать ужином: он вчера не ужинал. Серёжа-старший будет завтракать обедом: он вчера не обедал. И только Витаська будет завтракать завтраком.
Маме следить некогда, кто когда и что ест. У неё забот выше головы. Когда в доме нет ни завтраков, ни обедов, ни ужинов, выручает разносчик молока: все питаются кефиром — промышленным микробом.
Серёжа-старший продолжает сверять фамилии учёных и цифры. Заткнул уши пальцами, чтобы не отвлекаться.
Витаська намазывает кисточкой клей на фотографии микробов, а Серёжа-младший вклеивает фотографии в те места науки, которые Серёжа-старший уже проверил. Кладёт на стул и садится сверху, прессует.
Звонит телефон.
К телефону бежит Витаська. Серёжа-старший не слышит, потому что не отпускает пальцев от ушей, а Серёжа-младший сидит прессует.
— Мамы нет дома, — отвечает Витаська. — Я передам. Только я уже забыла, что передать.
Серёжа-младший хотел отправиться Витаське на подмогу, но тут Витаська говорит:
— Я уже не забыла. Я уже вспомнила.
Серёжа-младший пересаживается с одной фотографии на другую.
Возвращается Витаська.
— Звонил…
— Ну?
— Звонил… — Витаська морщится, вспоминает.
— Растяпа! — говорит Серёжа-младший.
Он встал со стула.
Витаська хватается руками за щёки, громко смеётся.
— Ты чего?
— Штаны! Сзади!
У Серёжи-младшего штаны сзади в полосках засохшего клея. Как нотная бумага.
Серёжа-старший отпускает пальцы от ушей, Витаська тут же замолкает.
— Оппонент, — вдруг говорит она.
— Что?
— Вспомнила: оппонент!
— Что — оппонент? — настораживается Сережа-старший.
Слово «оппонент» в доме знают все. Так называются люди, которые будут читать мамину работу.
— Он позвонил и сказал… Ой, Серёжа! — вдруг испуганно кричит Витаська. — Ты наступил на дрожжи!
Серёжа-младший случайно наступил на фотографию дрожжей, которая лежала на полу.
— Что сказал оппонент? — спрашивает Серёжа-старший нетерпеливо.
— Он сказал… — Витаська смущённо замолкает. — Я уже забыла, что он сказал.
— Растяпа! — говорит Серёжа-младший.
— Безобразие! — говорит Серёжа-старший и вновь затыкает пальцами уши, чтобы проверить фамилии учёных и цифры.
Витаська огорчилась. И правда безобразие: мама просила ничего не забывать, а она, Витаська, забывает. Старается, помнит, помнит, а потом забывает. Как-то незаметно это получается.
Очень нравятся Витаське фотографии микробов. Их портреты. Есть микробы худые — кожа да кости. Какие-нибудь кефирные. А есть микробы толстые — не ущипнёшь. Готовят сыр или пиво. Они, конечно, весёлые. Во весь рот смеются.
У Витаськи тоже есть фотография. Её портрет. Висит на стене. Она толстая и весёлая, смеётся во весь рот. Хороший портрет. Он ей нравится.
Звонит телефон.
Теперь к телефону бежит Серёжа-младший. Это мама. Спрашивает, звонил ли кто-нибудь.
— Звонил оппонент. А что сказал, Витаська забыла.
Серёжа возвращается.
Витаська опять хватается за щёки, смеётся.
— Ты чего?
— Дрожжи.
Серёжа смотрит под ноги.
— Нет. На штанах.
Серёжа прессовал, и фотография дрожжей, на которой сидел, приклеилась не к бумаге, а к штанам.
Сегодня мастерили таблицы химических соединений на больших листах. Прибивали планочки, а к планочкам привязывали верёвочные петли, чтобы соединения можно было вешать на стену.
Для этого Серёжа-старший разломал на окнах все соломенные шторы: верх и низ этих штор были сделаны из подходящих, по его мнению, планочек, прочных и длинных.
Серёжа-младший предлагал вместо штор палку от половой щётки. По его мнению, если палку удачно расколоть, тоже можно получить подходящие планочки.
Но Серёжа-старший настоял на своём: проще разломать шторы, чем расколоть палку щётки.
И шторы разломали. Планочки обстругивали перочинным ножом. Потом зажимали между ними край таблицы и сколачивали гвоздями.
Гвоздей не было, и Серёжа-младший откуда-нибудь их выдёргивал. Вскоре в доме перестали висеть ковёр, принадлежности для пылесоса, мыльница в ванной комнате и Витаськин портрет. Всё это лежало на полу.
Витаська огорчалась за свой портрет. Но Серёжа-старший сказал, чтобы не огорчалась: когда купят гвозди, снова повесят и её портрет, и мыльницу, и ковёр. А сейчас бежать в магазин за гвоздями некогда.
Витаська сказала: хорошо, она подождёт; только вначале пусть повесят её портрет, а потом мыльницу.
Серёжа-старший приказал Серёже-младшему, чтобы он достал ещё гвоздей. Серёжа достал. Ими сколотили последние планочки на последней таблице.
— Фух-х! — вздохнул Серёжа-старший и вытряхнул из волос стружки.
— Фух-х! — вздохнул Серёжа-младший и убрал клещи.
Последние гвозди для последней таблицы он выдернул в коридоре из-под вешалки. И теперь вешалка тоже лежала на полу.
— Фух-х! — вздохнула Витаська. Ей просто надоело каждый день есть промышленный микроб — кефир.
Мама тренируется делать свой доклад. Он должен занять ровно двадцать минут. Таков порядок защиты. Кто-то из знакомых пошутил, сказал: лучше, если доклад займёт восемнадцать минут, тогда две минуты останутся на аплодисменты.
Мама ходит из угла в угол комнаты, смотрит на часы и говорит:
— Глубокоуважаемый председатель учёного совета, уважаемые члены учёного совета!.. — Вдруг говорит Серёже-старшему: — Ты знаешь, начинаю говорить о председателе, а в голову лезет «вагоноуважатый».
— Кто лезет? — удивился Серёжа-старший.
— Ну, «глубокоуважаемый вагоноуважатый; вагоноуважаемый глубокоуважатый».
— Что это такое? — испугался Серёжа-старший. — Откуда это?
— Витаська стихи недавно учила. Маршака. Путаница там. В этом роде что-то.
— Нет. Ты уж, пожалуйста, следи за собой.
— Я слежу. Ну, лезет в голову, и всё.
Серёжа-старший остаётся послушать маму, чтобы перед ней был кто-то живой, чтобы она сосредоточила внимание и в голову не лез «вагоноуважатый».
Мама тренируется весь день. Она сказала доклад Серёже-старшему, Серёже-младшему и опять Серёже-старшему (Серёжа-младший тем временем ушёл в школу), разносчику молока, Витаське, опять Серёже-младшему (тем временем он пришёл из школы, а Серёжа-старший ушёл на работу) и опять Витаське, потому что Витаська никуда не уходила, а сидела на ковре, который больше не висел, а лежал.
Когда мама устала ходить из угла в угол комнаты, она села рядом с Витаськой на этот самый ковёр и сказала свою речь в последний раз:
— Глубокоуважаемый председатель учёного совета! — Потом улыбнулась и тихонько прошептала: — Вагоноуважаемый…
Витаська засмеялась…
Мама обняла Витаську и тоже засмеялась.
Это был зал с покатым полом и узкими партами. На сцене стояли кафедра и стол. Кафедра — для мамы. С неё она будет говорить свою речь, защищать звание кандидата наук. Стол — для председателя учёного совета и секретаря.
Зал называется аудиторией.
Серёжа-старший, Серёжа-младший и Витаська сидели в самом конце аудитории. Мама сидела впереди, там, где были её друзья по работе и всякие гости, которые прочитали объявление в «Вечерней Москве» о защите и приехали.
Мама была в чёрном костюме и в белой кофточке. Хотела надеть ещё чёрный бантик. Его кто-то принёс маме. Но бантик попался на редкость вредный: перекручивался, уползал вбок, и мама оставила его дома.
Лаборанты развесили на стенах таблицы химических соединений, которые были сделаны из штор, направили на экран проекционный фонарь, чтобы показывать диапозитивы, расставили на столе колбы и пробирки с микробами.
Серёжа-старший, Серёжа-младший и Витаська принесли с собой портфель. В портфеле были спрятаны цветы. Это для мамы. А для Серёжи-младшего и для Витаськи там были бутерброды. На всякий случай, если проголодаются.
Серёжа-старший, Серёжа-младший и Витаська волновались. Мама тоже волновалась. Она поглядывала на них, а они поглядывали на неё. Скорее бы маму пригласили на кафедру и она начала бы говорить: «Глубокоуважаемый председатель учёного совета (председатель уже сидел за столом), уважаемые члены учёного совета (они уже сидели в зале)!»
Лаборанты принесли ящик, запечатанный сургучной печатью. Печать висела на ленточке и была похожа на красный осенний лист. Ящик нужен для тайного голосования. В него члены учёного совета опустят бюллетени (так сказал Серёжа-старший): кто — за то, чтобы присвоить маме звание кандидата наук, кто — против. Бюллетени — это листки бумаги, но их почему-то ещё называют шарами.
Витаська спросила у Серёжи-старшего, почему шары.
— Какие шары? — не понял Серёжа-старший. Он плохо слушал Витаську.
— Белые и чёрные?
— А-а, да-да… Шары. Их кидали раньше.
— Куда? В ящик?
— Да-да. В ящик.
— А из чего они были сделаны?
— Из бумаги.
— Из бумаги — шары?
— Не знаю. Может, из дерева были сделаны.
— А почему теперь не делают шаров?
— Бюллетени — это шары.
— Шары из бумаги?
— Безобразие! — вдруг сказал Серёжа-старший. — Ты замолчишь или нет?..
Витаська замолчала. Народу в аудитории всё прибавлялось: гости, профессора, студенты, аспиранты.
Мама совсем разволновалась: перестала даже оглядываться. И Серёжа-старший совсем разволновался: вместо бутерброда, который попросила Витаська, потому что тоже совсем разволновалась, он достал из портфеля цветы. И Серёжа-младший совсем разволновался: он скрестил пальцы на обеих руках и так их и держал. Кто-то ему сказал, что это помогает и задуманное сбывается.
Из-за стола встал учёный секретарь и прочитал мамину биографию. Про Серёжу-старшего в биографии что-то было, а про Серёжу-младшего и про Витаську ничего не было.
Наконец маму пригласили на сцену, где кафедра. В чёрном костюме мама казалась очень тоненькой и очень серьёзной. Заговорила она негромко и спокойно.
Витаське даже почудилось, что всё это происходит дома. Мама рассказывает, а Витаська сидит на ковре и слушает.
Витаська испугалась: вдруг мама в своей речи скажет на председателя «вагоноуважаемый». И он, конечно, тогда обидится и кинет в ящик чёрный шар.
Мама взяла указку и начала что-то показывать на таблице. Потом подошла к столу, к пробиркам и колбам. Тоже что-то показала. Потом на белом экране, увеличенные во много раз, появились микробы: худые и толстые, сердитые и весёлые. Их увеличивал проекционный фонарь. Потом мама закончила своё выступление, и начали выступать оппоненты. Они говорили всякие сложные слова — Витаська их не понимала.
С ящика был сорван красный «осенний» лист. Мама, очень тоненькая и очень серьёзная, в чёрном костюме, стояла у кафедры и слушала результат голосования.
И вдруг все в зале захлопали, заулыбались. И мама заулыбалась, начала искать глазами Серёжу-старшего, Серёжу-младшего и Витаську.
Пока они спускались со своего последнего ряда, маму окружили друзья по работе, гости, студенты, аспиранты, члены учёного совета. Маму обнимали, целовали, пожимали ей руки.
Серёжа-старший достал из портфеля цветы. Попробовал пробиться к маме, но не смог. Тогда он отдал подержать пустой портфель Серёже-младшему, а Витаську с цветами посадил к себе на плечи. И мама увидела Витаську и цветы, а Витаська увидела маму и закричала:
— Мы теперь кандидаты наук! Да?..